тревожно. — С ним все равно что-то не так.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты же видишь… он какой-то странный. То разговаривает как раньше, отлично понимает сложные вещи, то ведет себя как маленький ребенок.
Джоан вздохнула.
— Да, я знаю. Никто не обещал, что будет хорошо все и сразу. Но он жив, так? И в его состоянии есть явный прогресс.
— Прости, я только… Это все тяжело.
— Я понимаю.
Была половина двенадцатого. Алан, должно быть, спал.
— Сколько в нем от старого Алана? Он таким не был. — Эмма почти плакала. — Знаешь, иногда приходят такие мысли, словно назло. Что он ненастоящий. Что он просто ИИ, присвоивший память моего сына.
— Послушай, некоторые из людей, перенесших инсульт, в гораздо большей степени меняются, при этом их не называют «другими». Бессмысленно говорить о том, что это ИИ, присвоивший тело и память, тем более — что он ненастоящий.
«Снова и снова я играю в эту игру. Говорю так, будто идентичность — не иллюзия.
Не было и нет единого Алана. И Эммы. И меня. И никого вообще. И опять лучше подыграть заблуждению».
Взгляд Эммы переместился в сторону дверного проема, и лицо ее внезапно изменилось. Джоан обернулась, уже догадываясь, в чем дело.
В дверях кухни стоял Алан и смотрел на обеих.
* * *
Запись из дневника:
«18/06/2049
Да, прошло уже много времени с тех пор, как я что-то писала сюда. Но пусть эта запись будет завершением. Хватит дневников. Теперь я совсем другая.
Наконец-то покончено со всей медицинской возней. Теперь я даже могу довольно спокойно говорить о произошедшем.
Больше полугода прошло с тех пор, как отчим изнасиловал меня. Уже нет тех эмоций, но все равно остановилась, прежде чем набрать это слово.
Не знаю, что он там думал. Наверное, считал, что я буду испуганной мышкой и не скажу никому. Насколько я могу вспомнить, наверное, я была близка к тому. Но память как будто не моя. Я не чувствую ее как свою с тех пор, как мне притупили отклик на воспоминание.
Он ошибся. Уже в понедельник я сделала вид, что иду в школу, как обычно, а сама отправилась в полицейский участок. Я помню, что очень боялась, но самих ощущений того страха не осталось. Воспоминания говорят, что я постоянно была на стреме — но я не чувствую этого во всей полноте. Мне даже кажется, будто это была не я, а какая-то другая девушка.
Мне повезло — я жутко переживала, что меня не примут всерьез. Но все оказалось гораздо проще. Следы на теле с прошлого дня тоже говорили в мою пользу.
Потом была нейроэкспертиза, они задавали вопросы, отслеживая активность моего мозга, и, видимо, быстро сделали вывод, что я рассказала правду. Я помню, мне было тяжело, но не помню, как тяжело.
Я не видела лицо этого гондона, когда за ним пришли. Для той меня, наверное, это было бы наслаждением. Да и для нынешней меня наверняка — но в меньшей степени, ведь я не чувствую все настолько, как чувствовала она. Его тоже прогнали через нейроэкспертизу.
А еще я вспоминаю свою ненаглядную матушку, обвинявшую меня в том, что я просто всегда ненавидела ее и хотела разрушить ее новый брак. Боже, она устроила такой цирк в суде! Она даже умудрялась обвинять экспертов. Ну конечно, ведь современные средства медицинской экспертизы — это от нечистого, да?
Факты говорили не в ее пользу.
Мне могли вообще избирательно стереть память. Приглушить не дающие покоя узлы. Но я отказалась. Я выбрала это. Все-таки было как-то… не знаю, жутковато. Врачи сказали, что в этом случае, скорее всего, тоже будет нормально, хотя не слишком одобряли мое решение. Но это был мой выбор.
Что касается отчима, все еще надеюсь, как и старая я, что он сдохнет прежде, чем отмотает срок. Правда, это вряд ли. По крайней мере, может, его ждет подобие того, что он сделал со мной. И за ним после освобождения еще долго будут пристально следить нетхантеры.
Я до сих пор ненавижу его — хоть и далеко не так сильно, как раньше.
Сейчас я живу у тети Элис. Я многое пропустила по учебе, но, судя по оценкам, хорошо нагоняю программу. Да я способная девушка, мать вашу. Лиза часто приходит, мы болтаем. Я очень благодарна ей. Но в отношениях между нами есть серьезная проблема, и дело не в том, что я ее не привлекаю как девушка. Она жалеет меня. Мне это не нравится. Мне не нравится, что она смотрит на меня так, словно я какая-то неполноценная. Второй раз за то время, что я набираю текст, я засомневалась перед тем, как написать слово. И второй раз написала как есть. Я не хочу ее жалости, я говорила ей об этом, но она не может ничего с собой поделать, наверное.
Я бы хотела покинуть этот городок. Мне и раньше хотелось, а теперь хочется еще больше. Как-то я говорила об этом с Лизой, и она со мной согласилась, даже искренне, мне кажется, не просто чтобы поддержать.
В будущем я хотела бы уехать, например, в Ванкувер. Поступить в университет. Только все это мечты, я сомневаюсь, что у меня получится.
Ну вот и все. С этого дня я больше не буду продолжать этот дневник и вообще не буду вести дневников. Я пишу на старом планшете, я только для этого дневника его и использовала. Теперь он будет валяться среди барахла. Может, когда-нибудь меня потянет перечитать все эти записи зачем-то. Я смогу, если к тому времени не забуду пароль. Прощай, старая я».
* * *
2082, осень
— Кто я, по-твоему, такой?
— Что ты имеешь в виду? — спросила Карла.
— Я настоящий Алан?
— Конечно. Как может быть иначе?
«Он все еще довольно странный, но… нет, ну что за вопрос».
— У меня много имплантатов. Мой мозг сильно изменен.
— Да какая разница!
— Ты правда так считаешь?
— Да. Послушай, Алан, у кучи людей, в том числе и у меня сейчас, имплантаты и самые разные улучшения — и тем не менее. Это просто технология лечения.
— Просто технология.
— Да, и тебе не стоит себя изводить.
— Я услышал от одной моей матери, что я сильно изменился. Она говорила, что иногда ей кажется, будто я — ИИ, присвоивший личность старого Алана. Знаешь, у меня в мозг ведь встроен ИИ…
— Кто из матерей это сказал?
Алан немного помялся, но ответил:
— Эмма. Как ты думаешь, я — ИИ?
— Я думаю, что ты человек, Алан. ИИ — просто дополнение.
— Но
